Опубликовано на сайте Тюремное служение (http://www.t-sluzhenie.ru)

иерей Иоанн Чураков: «Правовые проблемы тюремного служения Церкви в наши дни"

Разместил(а) Вера
Создана 2011-02-10 11:43
Доклад иерея Иоанна Чуракова, секретаря комиссии по социальной деятельности в местах лишения свободы при епархиальном совете г. Москвы, старшего священника СИЗО № 5 г.Москвы, подготовленный для XIX Рождественских чтений. «Правовые проблемы тюремного служения Церкви в наши дни». Около двадцати лет назад Русская Православная Церковь получила возможность нести свет Христовой веры в места лишения свободы. За эти годы многое удалось сделать: образовались сотни православных общин в учреждениях уголовно-исполнительной системы (в настоящее время их более семисот), в которых, несмотря на постоянную ротацию лиц, отбывающих наказание, совершается молитва, духовное воспитание и обучение основам веры заключенных, происходит переписка с православными людьми, находящимися на свободе. Более тысячи ста священников трудятся в качестве тюремных пастырей во всех регионах страны. За эти годы были построены сотни храмов и молельных комнат, и немалое количество людей именно в заключении нашли свой путь к Богу, утвердились в христианском образе жизни, вернулись в общество, обретя через Церковь социальные связи, с твердым намерением благонамеренно и законопослушно строить свою жизнь на свободе по правде Божией. Многое поменялась в самой системе исполнения наказаний. Изменилась не только соподчиненность министерству и название госструктуры, ответственной за заключенных, но был заявлен и курс на коренное реформирование уголовно-исполнительной системы в целях ее гуманизации. Начался процесс ее преобразования в целях оптимизации расходов государства в этой сфере и лучшей дифференциации наказаний для лиц, преступивших закон. Наконец, стало понятным и государству, и обществу, что необходимо так переформатировать весь строй принудительного содержания лиц, преступивших закон, чтобы места заключения перестали быть «академиями» криминальной культуры, а ставили и эффективно решали вопросы ресоциализации человека, совершившего преступление. Смею утверждать, что подобные благие изменения происходили и происходят под воздействием институтов гражданского общества, в том числе и не без участия Русской Церкви. Мне пришлось в нескольких словах напомнить об этих общеизвестных фактах в силу того, что все эти изменения в религиозной сфере в полной мере так до сих пор и не отразились в нормативно-правовых регламентациях. Существующее законодательство своим «Федеральным законом о свободе совести» говорит о возможности для религиозной организации проводить религиозные обряды «в учреждениях, исполняющих уголовное наказание в виде лишения свободы, по просьбе находящихся в них граждан» (ст .16 часть 3), ссылаясь при этом на соблюдение требований уголовно-процессуального законодательства, но сам механизм, обеспечивающий реализацию этих прав, в законных и подзаконных актах внятно не сформулирован. Не определен порядок получения разрешения уполномоченных органов на допуск священника к осужденному; не установлены основания и порядок обжалования отказа указанных органов в удовлетворении просьбы заключенного о допуске к нему священнослужителя. Я думаю, что главная причина этого в непризнании государством особого статуса законных представителей религиозных конфессий, которые по сложившейся многолетней практике регулярно посещают учреждения и являются, по сути, квалифицированными тюремными религиозными служителями. Не признан и особый статус присутствующих на территории учреждений УИС культовых зданий и помещений, несмотря на то, что согласно официальным статистическим данным, публикуемым ФСИН, на режимных территориях находятся «510 культовых сооружений и 734 молитвенных комнат». Здесь вопрос не в том, чей собственностью эти здания являются, а в том, чтобы к каноническим требованиям, предъявляемым Православной Церковью к Дому Божию, государство относилось с соответствующим уважением и учитывало их в специфической режимной и оперативной работе, проводимой в учреждениях ФСИН, как этого требует Закон о свободе совести и религиозных объединениях (статья 15, пункт 2). Позволю себе остановиться на конкретных правовых коллизиях уголовно-исполнительном кодекса, 103 закона о содержании под стражей, правилах внутреннего распорядка учреждений УИС. Несмотря на то, что 4 пункт 14 статьи УИК разрешает приглашать священнослужителя к осужденным в соответствующие учреждения по их просьбе, правила внутреннего распорядка (ПВР) исправительных учреждений (утвержденные Минюстом от 03.11.05 с изм. 15.04.09) упоминают только о гарантии на свободу совести и свободу вероисповедания(12 пункт), но каким именно образом её возможно осуществить через представителя религиозной конфессии, правила внутреннего распорядка никак не регламентируют. Считаю, что подобное умолчание обусловлено как раз отсутствием признания особого статуса законных представителей религиозных организаций, отличного от статуса родственника и иных лиц, которым представляют согласно УИК по два краткосрочных свидания в год в присутствии представителя администрации исправительного учреждения. Не менее проблемной оказывается, по законодательству, встреча священнослужителя с содержащимися под стражей и еще не осужденными, находящимися в СИЗО. Согласно 103 Закону среди прав подозреваемых и обвиняемых хотя и признается «возможность отправлять религиозные обряды в помещениях мест содержания под стражей подозреваемых и обвиняемых, иметь при себе религиозную литературу, предметы религиозного культа»( ст.17 пункт14), но только при условии «соблюдения Правил внутреннего распорядка», которые, в свою очередь, предоставляют право встречи со священнослужителем только на основании «разрешения лица или органа, в производстве которых находится уголовное дело» (прав. 103). На практике это означает необходимость получения десятков и даже сотен разрешений у разных следователей, в различных правоохранительных органах, что фактически исключает возможность встречи священника со всеми теми заключенными, кто в этом нуждается. Не вызывает сомнение, что оставляя обеспечение религиозных прав верующих в компетенции следователя, действующее законодательство открывает возможность оказывать давление на подследственного, используя его религиозные потребности. Более того, подобная установка является рудиментом ГУЛАГовской эпохи, для которой хотя и не существовала сама возможность законного отправления религиозных обрядов в заключении, но которая однозначно указывала на следователя как полного и безраздельного вершителя судьбы заключенного. Сегодня по логике действующей Конституции не следственный комитет, не органы внутренних дел обеспечивают условия содержания заключенных, а Министерство юстиции, которое стоит на страже законных интересов человека и гражданина. Так почему же этот вопрос не отдать в компетенцию начальника следственного изолятора, который, учитывая режимные требования учреждения, все же обязан обеспечивать и реализацию всех законных прав человека находящихся в его ведении - правовых, социальных, бытовых, медицинских, религиозных? Ведь не запрашивает начальник изолятора разрешение следователя, когда в силу обстоятельств необходимо вызвать неотложку и оказать медицинскую помощь, которую не в состоянии предоставить медсанчасть учреждения?! Существует и еще одна юридическая проблема по обеспечению религиозных запросов заключенных, находящихся под следствием. Если УИК предполагает для встречи со священнослужителем особо оборудованные для этого помещения (ст.14 п. 4), то 103 закон об такой возможности не упоминает. Так как священник не попадает под статус защитника, то соответственно его свидание с подозреваемыми и обвиняемыми, как «с родственниками и иными лицами… должны проводятся под контролем сотрудников СИЗО в специально оборудованных для свиданий помещениях через разделительную перегородку, исключающую передачу каких-либо предметов, но не препятствующую переговорам и визуальному общению» ( ПВР 143). Надо заметить, что присутствие сотрудника учреждения при общении священнослужителя с лицами, находящимися в местах принудительного содержания входит в противоречие с Минимальными международными стандартными правилами обращения с заключенными, которые регламентируют посещение религиозным служителем соответствующих учреждений 2 пунктом 41 статьи на следующих условиях: «Квалифицированный служитель культа, назначаемый или допускаемый в заведение, должен иметь возможность регулярно отправлять религиозные обряды и в отведенное для этого время периодически посещать наедине заключенных, принадлежащих к его вероисповеданию, для бесед на религиозные темы». Мы знаем, что согласно Закону свободе совести Тайна исповеди охраняется законом (Закон о свободе совести и религиозных объединениях (статья 3 п.7)), но каким образом это право обеспечивается для лиц, находящихся в заключении, если встреча со священником должна проходить в присутствии представителя администрации? Конечно, все проблемы, о которых я упомянул, так или иначе разрешаются в повседневной жизни учреждений. Священники во всех регионах страны, закрепленные за учреждениями, посещают подследственных по разрешению начальника изолятора, а не следователя. Встречаются с ними в храмах или молитвенных комнатах, а не в комнатах свиданий с родственниками, через перегородку, которая бы исключала саму возможность участия в Таинствах Церкви. В силу необходимости священнослужители вынуждены проносить на режимную территорию и вино для совершения Божественной Евхаристии. Но все же, возникает вопрос, не стоит ли существующую около двадцати лет практику закрепить и на законодательном уровне, не привести ли подзаконные акты в соответствие с действующей Конституцией? Для чего офицеров ФСИН и священников делать нарушителями подзаконных актов уголовно-исполнительной системы? Конечно, в современной России вот уже около 10 лет действует особое соглашение между Русской Церковью и Минюстом РФ, в котором Министерство обязуется оказывать всемерную поддержку в посещении священнослужителями как исправительных колоний, так и следственных изоляторов. Подобные соглашения на сегодняшний день существуют и со всеми традиционными для России конфессиями. Вместе с тем, такая юридическая форма, предполагающая более широкую модель соработничества по отношению к рамочному законодательству, никак не предусмотрена как в уголовном законодательстве, так и в законе о свободе совести и религиозных организациях. Поэтому существующий вид правового регулирования остается только актом доброй воли и, по своей юридической сути, не более чем декларацией о намерениях. Главная проблема заключается в том, что само наличие у человека прав на свободу совести и вероисповедания, декларируемое 28 статьей Российской Конституции, согласно 56 статье являющееся одним из корневых и неотчуждаемых, не сочетается в действующем законодательстве с объективным пониманием религиозной составляющей жизни человека. Иными словами, значение религии в жизни человека недооценено. Вместе с тем, согласно данным официальной переписи, проводившейся в местах лишения свободы в прошлом году, за десять последних лет резко сократилось количество неверующих в местах заключения. Если в 1999 году их было 63,3%, то согласно данным последней переписи их остается всего 25, 6 %, а среди женщин и того меньше - всего 15%. Хочу также обратить Ваше внимание на то, что среди всех заключенных абсолютное большинство - 65 % - это лица, идентифицирующие себя с православием. Естественно, что религиозная жизнь, исповедание своей веры, о которой говорит Конституция, подразумевает не только возможность открыто помолиться или пользоваться соответствующей религиозной литературой и символикой, но и встречу с соответствующим уполномоченным представителем своей конфессии, через которого религиозные потребности могут быть осуществлены. В этом вопросе следует быть объективными. Мы по-прежнему, при всех объемах нашей совместной работы со ФСИН в юридических нормативах даже не выходим на уровень международных стандартов, заявленных под эгидой ООН в качестве международных минимальных правил обращения с заключенными в Женеве в 1955 году. 41 пункт этих правил звучит так: «В заведениях, в которых находится достаточное число заключенных, принадлежащих к одному и тому же вероисповеданию, следует назначать квалифицированного служителя данного культа или разрешать ему отправлять там соответствующие обряды. Если число таких заключенных достаточно велико и имеются соответствующие возможности, такого служителя следует назначать на полное время». Подобные положения также утверждались Комитетом министров Европейского совета 12 февраля 1987 года в приложениях к рекомендации № R(87)3, в разделе «Религиозная и моральная поддержка заключенных» (статья №47) «Если в учреждении содержится достаточное количество заключенных от одной и той же религии, должен быть одобрен и назначен квалифицированный представитель данной религии». И «никакому заключенному не должно быть отказано в доступе к квалифицированному представителю любой религии». Надо сказать, что недавно утвержденная Концепция развития уголовно-исполнительной системы до 2020 года целым четвертым разделом ставит своей задачей «обеспечение международных стандартов обращения с осужденными в местах лишения свободы и лицами, содержащимися под стражей». Религиозная составляющая по реализации прав заключенных предусматривает «активизацию взаимодействия с традиционными конфессиями, в частности, обеспечение осужденным возможности участия в религиозных обрядах, реализация совместных с традиционными конфессиями гуманитарных проектов». Сегодня, как известно, продолжает проводиться эксперимент по введению штатных единиц – священнослужителей, закрепленных за учреждениями. Я думаю, что в том виде, в котором он сейчас осуществляется, такая модель взаимодействия не отвечает основным правовым принципам действующей Конституции, которая своей 14 статьей определяет светскость государства. Это недвусмысленно означает, что священник или другой служитель любой религиозной конфессии не может в своем непосредственном качестве быть принят на должность государственного служащего. А попытка священника сделать воспитателем, психологом или руководителем клуба в учреждении ФСИН не отвечает сути поставленной задачи: создать системную правовую модель по реализации религиозных прав граждан, находящихся в заключении. Более того, я думаю, что срастание государства и Церкви, которое в той или иной степени подразумевает соподчиненность одно другому, не отвечает ни интересам, ни экзистенциальным запросам ни государства, ни Церкви, ни общества. С другой стороны, должна быть выработана такая модель взаимодействия и партнерства, найден такой баланс в совместной работе, при котором была бы несомненная общественная польза, учитывался вопрос безопасности государства, сохранялась бы как свобода граждан в вопросах религиозной и безрелигиозной самоидентификации, так и системно, на законодательном уровне, реализовывалось право на свободу вероисповедания заключенных. Конституция Российской Федерации, указывая на не отчуждаемость религиозных прав человека, своей 56 статьей однозначно утверждает недопустимость ущемления религиозной жизни в качестве наказания человека. В силу своей светскости государство не способно обеспечить эти права своими силами. Вместе с тем, государство, гарантируя религиозную свободу человеку, обязано создать эффективный механизм, при котором религиозные конфессии смогут обеспечивать осуществление религиозных прав граждан, находящихся в местах принудительного содержания, предоставляя квалифицированные кадры священнослужителей, обладающих специфическими профессиональными знаниями и навыками, необходимыми для работы в учреждениях УИС. Я думаю, что в перспективе для реализации религиозных прав заключенных должен существовать отдельный закон, создана специальная модель, в которой религиозные служители, как представители религиозных организаций, оставались подчиненными в иерархическом плане руководителям своих конфессий, а с другой - сфера их компетенции в местах лишения свободы конкретно регламентировалась законодательными актами, была подконтрольна соответствующим органам государственной власти. Этим законом должно быть предусмотрено заключение соответствующих договоров с централизованными религиозными организациями, которые официально зарегистрированы в Минюсте и титульно представляют ту или иную религиозную конфессию в вопросах реализации прав находящихся в местах принудительного содержания лиц на свободу совести и свободу вероисповедания. Эти договоры могут предусматривать и финансовые обязательства каждой из сторон по осуществлению такого взаимодействия. Уверен, что готовность к постановке, таким образом, данной законотворческой проблемы, является лакмусовой бумажкой, определяющей гражданскую зрелость нашего общества. Сейчас много говорится в разных контекстах о необходимости участия общественных институтов в постановке и решении тех или иных проблем государственной важности, о соработничестве с общественными организациями и о контроле общества над органами государственной власти. Все это, как принято считать, является признаком устойчивой и сбалансированной системы учета интересов как различных общественных сил страны, так и в целом всех ее граждан. Об этом недвусмысленно сказано и в Концепции развития уголовно-исполнительной системы до 2020 года как об одной из главных целей реформирования системы: «обеспечение гласности в деятельности уголовно-исполнительной системы, ее подконтрольности институтам гражданского общества, создание условий для участия общественности в решении стоящих перед уголовно-исполнительной системой задач».

URL источника:
http://www.t-sluzhenie.ru/node/926