Февральский вечер. Промозглая сырость оттепели. Уже минут пятнадцать стоим у входа в здание Краснопресненского СИЗО. Железная дверь со всевидящим глазком. Рядом с кнопкой звонка надпись крупными буквами: «Входить по 3 человека». Но из двери только выходят и выходят – по трое, и почему-то все молодые женщины, а нас никак не пускают. «Рабочий день закончился», – разъяснил подошедший милиционер и скрылся за дверью. А мы, поеживаясь от пробирающего холода, все стоим. Поглядываю на часы: а успеем декорации расставить? Ребятам надо еще костюмы надеть… Оглядываю пятиэтажное здание, окно с двойной решеткой, видеокамеру на углу, протянутую в виде круглого туннеля проволоку под крышей и думаю про выходивших женщин: «От какой жизни надо согласиться работать в тюрьме?» «Проходите», – раздается голос всевидящего глазка, и мы оказываемся на первом КПП.

Паспорт, досмотр вещей, проверка металлоискателем – обычные для любого КПП процедуры, кроме той, что мобильные телефоны просят сдать в камеру хранения. Заминка с фотоаппаратом, его тоже оставили в ячейке – снимать наш спектакль будут отрядным фотоаппаратом. Пройдя за дверь-решетку оказываемся у второго КПП, где женщина в стеклянной будке грозно отбирает у нас паспорта, выдав взамен пропуска. Шаг через вертушку и мы на улице. Нас радостно приветствует Мара Уварова, которая вместе с алтарником Павлом чуть раньше привезла сюда декорации. Они стоят тут же – плетеное кресло, букеты цветов в корзинах. Стулья, столы, ширмы держат сами заключенные (ребята из хозотряда), которым мы и приехали показывать чеховское «Предложение». Мы держимся своей кучкой и обмениваемся репликами. Наконец, команда идти дана, и все направляются к корпусу, где отбывают свой срок те, кто за «хорошее поведение» не пошел по этапу, а попал в хозотряд.

Уже смеркается, идем по пустынному тоскливому тюремному двору, под ногами лед в каких-то рыжих пятнах и вода, за поворотом раздается жуткий лай чудовищной собаки, которая бегает за сеткой вдоль соседнего корпуса, где содержатся подследственные. Самое страшное из увиденного в этот день – это вот этот злой мускулистый пес, без устали носившийся вдоль стены, да женщина на КПП, что отобрала у нас паспорта, – когда мы уходили домой, она, будто желая напугать на прощанье, грозно спросила: «Ну что, вдохнули воздух изолятора?» Воздух в СИЗО, действительно, пахнет по-особенному. Я почувствовала это, оказавшись в корпусе и поднимаясь по лестнице, а затем шагая по длинным узким коридорам, в которых, и впрямь, немудрено заблудиться, если не сделать себе в памяти ориентиров…

Командир отряда любезно проводит нас в свою комнату, на этот час она послужит гримерной и костюмерной. И пока Татьяна Шульгина, а в соседней комнате Яков Кудрин и Вячеслав Майоров облачаются в костюмы своих персонажей, я с Марой иду ставить декорации в «клубе». Клуб – небольшая комната с несколькими рядами стульев, на стене телевизор. Здесь в отведенные часы сотрудники хозотряда проводят досуг. Места для импровизированной сцены мало, но это только придаст нашему показу более камерную атмосферу. Наконец, все приготовления сделаны, актеры готовы, мы молимся и с волнением идем в «зал». Актеры занимают свои места за ширмами, Мара Уварова уже сидит в зале за магнитофоном, и мне дают сказать маленькое вступительное слово. Выхожу, едва справляясь с волнением, на «сцену» и обращаюсь к зрителям. Первое, что бросается в глаза: желтые бирки с фамилиями на черной арестантской форме и недоумение: «Почему они такие молодые?!» Лица – простые, разные, среди молодежи сразу выделяются те, кто заметно старше. Все в черных штанах и рубахах. У кого в глазах интерес, у кого угрюмое недоверие или взгляд исподлобья.

«Давно ушли в прошлое те времена, когда Церковь неодобрительно относилась к актерской профессии, – начинаю я. – Теперь при православных храмах в Москве да и других городах имеются театральные студии и существует даже фестиваль приходских театров. Наша студия организована 5 лет назад при храме Благовещения Богородицы в Петровском парке. Мы не профессиональные актеры, у каждого есть своя основная работа, а часть свободного времени мы отдаем театру. В нашем репертуаре русская классика – Гоголь, Чехов… Одна из целей студии – нести в окружающий мир свет, добро, чистоту, радость, особенно тем, кто в этом остро нуждается. Показ спектакля в тюрьме для нас новое начинание. Понимая, что дни и годы, которые вы проводите здесь, тяжелы и безрадостны, – обращаюсь я к ребятам, – мы хотим своим спектаклем привнести какие-то новые и яркие впечатления в ваши будни, отвлечь, дать почувствовать, что человек, где бы он ни находился, все равно человек и прежде всего человек». Желая приятного просмотра, я заканчиваю свою речь и вижу, что атмосфера в зале вроде потеплела. Аплодисменты, звучит музыка и спектакль начинается.

«Шутка в одном действии», так определил «Предложение» сам Чехов. Да и как еще отнестись к случаю из жизни двух помещиков-соседей Степана Степановича Чубукова (Вячеслав Майоров) и Ивана Васильевича Ломова (Яков Кудрин), когда Ломов пришел делать предложение дочери Чубукова Наталье (Татьяна Шульгина) да от скандала, возникшего на пустом месте, чуть не умер… Из трех, поставленных нашей студией одноактовок Чехова «Предложение» – самая смешная. Каждый раз смотришь на забавные «разборки» Ломова и Натальи Степановны по поводу того, кому принадлежат Воловьи Лужки и чья собака лучше: ломовский Угадай или чубуковский Откатай, – и улыбаешься, а то и просто смеешься. Вот и в этот раз чеховский тонкий юмор и искренняя игра наших актеров никого не оставляют равнодушным. Если сначала у некоторых ребят в зале оставались угрюмые лица да на галерке шли помехи от чьих-то разговоров, то довольно скоро наши зрители включились в действие, и наступила полная тишина.

Отправляясь с «Предложением» в тюрьму, мы волновались за то, как воспримут заключенные тему спектакля, будет ли им интересно и понятно, поэтому я внимательно наблюдала за залом. Поначалу каждый в клубе сидел будто сам по себе – наверно, это тюремная привычка постоянно держать оборону, быть готовым постоять за себя, к тому же в среде заключенных существует четкое разделение на касты, которое сильно разъединяет людей. Но постепенно на моих глазах стало происходить чудо. По мере накала «страстей» на сцене в зале проявлялся все больший интерес и грубый мужской смех становился все дружнее. А потом я увидела открытые улыбки даже у тех, кто поначалу был угрюм, недоверчив и скептичен. Театральное искусство помогло каждому из присутствовавших вернуться к самому себе и по-детски от души смеяться. Наверное, и сами ребята из хозотряда в тот момент еще не успели осознать, как они невольно объединились.

Удивительно: сколько раз мы показывали «Предложение», мне всегда казалось, что комический эффект пьесы построен на столкновении характеров Натальи Степановны и Ломова, на игре женского и мужского темперамента. Показ в Краснопресненском СИЗО открыл совершенно новый аспект в пьесе: наших зрителей «зацепила» ситуация словесной перепалки как таковая (мастерски переданная Чеховым) – видимо, тема перебранок и «разборок» в среде заключенных довольно актуальна. В переломный момент пьесы, когда после разбирательства о Воловьих Лужках сюжет делает заход на второй круг (спор об Угадае и Откатае), в атмосфере зрительного зала живо почувствовалась какая-то единая эмоция задора, азарта и удовольствия. Динамика действия на сцене словно получила дополнительную динамику от зрителей, и актеры ощутили этот посыл. Театр сблизил зрителей между собой и актеров со зрителями. Казалось бы, что тут необычного? Но в условиях показа спектакля в тюрьме это очень ценный опыт.

Спектакль окончен, на фоне дружных и громких аплодисментов я представляю актеров, наши зрители покидают зал и уходят «на работу», а мы быстро разбираем декорации. Но первые отзывы Мара выслушивает уже сейчас: «Не переживайте, вы играете профессионально, – говорит один, – я в школе вместе с классом ходил в театр… вы играете не хуже». Многие благодарят. А мужчина, который работает в СИЗО психологом-воспитателем-библиотекарем и специально пришел смотреть наше «Предложение», не спешит уходить домой и остается с нами побеседовать за ужином.

Ужин в тюрьме – вот этого из нас никто не ожидал! Не удивлены только Мара Уварова и Яков Кудрин – они регулярно поют на клиросе в домовом храме Краснопресненского СИЗО и уже знакомы с тюремной пищей, поэтому спешат порекомендовать нам хлеб, который пекут сами заключенные, жареный картофель и соленые огурцы. Но вкуснее всего жареная рыба, такой я не ела с детства! Командир хозотряда заботливо угощает нас, то и дело убегая отдавать заключенным приказы. Если бы не окно с решеткой без штор и голые стены в пустой комнате, я бы забыла, что мы сидим за столом в тюремном корпусе. Но режимность учреждения, в котором мы находимся, напоминает о себе: лимит отпущенного нам времени подходит к концу и пора собираться. Молимся после окончания трапезы, проверяем, все ли костюмы и реквизит упакованы, одеваемся и той же театральной группкой отправляемся по коридорам назад. Некоторые ребята из хозотряда опять несут наши декорации до КПП. Но теперь мы идем не отдельно от них, а будто вместе с ними. Остальные, словно поджидая этого момента, будто случайно «попадаются» нам в коридоре и, провожая, благодарят за спектакль, улыбаются, желают удачи. Живые человеческие лица. Глаза. Кто-то во дворе, уже возвращаясь с КПП нам навстречу, обращается к Вячеславу Майорову: «Так кто лучше – Угадай?!» Мы смеемся. Вот и порог внутреннего КПП, черта, отделяющая свободу от неволи. Ребята из хозотряда ставят на землю наши ширмы и столики со стульями и прощаются. «Приходите еще!» Мы и сами стоим и думаем, какой спектакль попробовать следующим?

Узнав о наших мыслях, алтарник Павел (внук знаменитого о. Глеба Каледы (1921–1994), первого священника, возродившего в наше время тюремную миссию в Москве), который служит в тюремном храме Краснопресненского СИЗО и помог организовать этот показ, говорит, что культурная программа для заключенных здесь уже расписана далеко вперед. Что ж… Мы и так крайне благодарны за то, что все удалось с первым показом, а дальше – на все воля Божия. Начальник отряда ищет в опустевшем здании дежурного, кто подпишет наши пропуска и отдаст нам паспорта. Наконец, получив документы, мы проходим на второе КПП, и неожиданно оказываемся вовлеченными в какой-то импровизированный спектакль, режиссура которого нам пока непостижима: снова отдаем, передаем и получаем паспорта, ключи от ячеек, пропуска, мобильные… Психолог-воспитатель-библиотекарь помогает нам вынести декорации и погрузить в машину. Почему этот человек не спешит домой? Спектакль тоже сблизил его с нами? На улице темно. Сейчас мы выйдем за ворота и показ чеховского «Предложения» в Краснопресненском СИЗО станет эпизодом прошлого…

Эпилог. После похода со спектаклем в СИЗО миновал день. На следующий день, идя с работы по улице, я с удивлением обнаружила, что в памяти отчетливо всплывают лица наших зрителей – заключенных из хозотряда. На третий день Яков с Марой, как обычно по расписанию, отправились петь в домовый храм Краснопресненского СИЗО. После службы они случайно повстречали в столовой ребят из хозотряда. «А Воловьи Лужки все-таки Ваши!» – сказал один, «Так кто все же лучше, Угадай?» – спросил другой. По-моему, если событие глубоко потрясло душу, оно еще долго будет жить в настоящем.



















Светлана Рудзиевская
13–15.02.2013

P.S. Эта статья размещена также на сайте Центра тюремного служения



Молодежное объединение Петровский парк